Женская доля
Поколения наших близких – тех, что остались в живых, - вернулись с войны, сумели сохранить, пронести в себе через огонь этот чистый, лучезарный мир, в котором мы живем вместе, веру и надежду. Их воспоминания должны послужить наукой последующим поколениям!
В октябре исполнилось 80 лет жительнице деревни Антропово Валентине Ивановне Усаневой. Родилась она в деревне Рагозы. Когда война началась, маленькой Вале было 2 года 8 месяцев. Были еще три сестры и брат постарше Вали и грудной братишка.
Валентина Ивановна вспоминает.
- Мать собрала нас, корову и мы пошли. Корову на веревке ведет, маленький – на руках, а мы за юбку держимся. А где-то рядом стреляли, разрывы снарядов слышались. Корова испугалась, рванула и убежала. Мать за голову схватилась: без коровы дети совсем с голоду помрут. Положила малыша под копну и побежала за коровой. А солдаты стали по ней стрелять, думали, что она ребенка бросила. Один из них увидел бегущую корову, и догадался, в чем дело. Помог ее поймать и говорит: прости, хозяйка, мы же думали, что ты ребенка бросила, чуть тебя не застрелили. А мы и выжили только благодаря корове. Мамка всякую траву забеливала.
А раз было так: мы уже жили не в своей хате. Наша была под штабом занята. Нас сначала под пол загнали, а потом в соседскую хату перевели. Соли тогда у нас совсем не было. Мама сделала гущу: ячмень молотый заварила. А в этом доме стояла бочка из-под соли. Мать ее разобрала на дощечки и с ней гущу сварила. Так вот стол там стоял большой, мы сели, хлебаем ее ложками. А варево черное-черное! В дом зашел военный какой-то, кладовщик, наверное, он посмотрел на гущу через наши головы, походил по хате, еще раз посмотрел… «А чем ты, хозяйка, детей кормишь?» «Да вот, я нашла у вас дешку из-под соли, разобрала. Дощечки замачиваю и варю на этой воде гущу». Он взял наши миски вылил их на улицу, на снег. Мы плачем! А он взял и то, что было на завтра замочено, вылил. «Ты что! Нельзя таким детей кормить!» Пошел и принес маме пачку настоящей соли, а потом велел поколотить мешки и принес нам крошек каких-то. Вот так мы жили.
У нас хлеба долго не было. У подруги отец был с войны вернувшись, так я смотрю на нее и думаю: как ей хорошо, у нее хлеб есть, а у нас нет. Зато мать у меня была искусница, хорошо плела лапти. А я, бывало, приду в школу и смотрю, все ли видят, что у меня новые лапти, красивые, скрипят от мороза…
В школу пошла, по-моему, после войны, я уже и не припомню. Сначала в Поташню, потом в Соболево. После войны жили так бедно, что весной в школу ходили по проталинам босиком. Надеть нечего… Дети есть дети, мы сидели за партами по четыре человека. Однажды с подружкой так захотели поиграть в ляльки, что не вытерпели, сделали кукол из платочков и давай играть! Учительница увидела, и, конечно, наказала.
Мы долго голодные жили. В пятидесятых годах у нас в деревне еще хлеба до воли не было. Моя мать, когда последний год у меня жила говорила: «Ну какая ж я вам была мамка, вы и голодные и холодные были…» А я говорю ей: «Мам, ты самая лучшая мамка у нас была! Ты нас никого не кинула, и нам было от того тепло, что ты рядом была! Ты сама не ела, а нас кормила». Она тоже и за плугом ходила, и сторожила по ночам, чтобы трудодней побольше заработать, потому что на трудодни дадут какой-нибудь фураж. Вот так и выживали.
На выселках мы в войну были. Голодные все время, питались чем? Всякую траву переели. Бывало на полу вряд постелют соломы, на ней спим. Весной, как только появятся из-под земли шейки, мы собирали их, и мать пекла лепешки нам. А сама ходила на работу в колхоз. И хозяйка, у которой мы жили, тоже ходила. Так вот, мать напекла однажды лепешек и ушла, а мы спали. А хозяйский сын взял, да и украл наши лепешки. Мать пришла: лепешек нет. А хозяйка хорошая была, справедливая, она и говорит: «Домна, точно это мой Ванька сделал, приструни его милицией, чтобы он признался!» Тогда мать села и говорит: «Вот, а пойду я вызову милиционера, он может, найдет, кто взял». Ванька тогда заплакал и говорит: «Не надо милиционера, это я взял! Только я одну съел». А две лепешки принес. Вот так вот… Однажды мой отец, их часть рядом проходила, прибежал к нам на одну ночь, и он матери говорил: «Домна, я тебе ничем не помогу. Кинь ты мальца младшего, ты ж пропадешь одна…» А мать отвечает: «Ты ошалел? Я помру сама - тогда будь что будет, но детей никогда не кину никого!» И вырастила нас всех. Отец похоронен в деревне Столбово, Невельского района. Мы собрались в первый раз туда ехать, брат был с сыном и женой, и поехали туда. Приехали, а на обелиске фамилию папкину не нашли. Пошли в Артемовский сельсовет, сказали об этом. Женщина поглядела: да, в книжке есть его имя. Она позвонила в военкомат, фамилию занесли и мне прислали письмо, что фамилия восстановлена, что действительно ваш отец здесь похоронен. Потом мы с дочерью и ее мужем были там, я всего раза три к отцовой могилке ездила.
Помыкавшись по выселкам, семья вернулась домой, в родную деревню:
- Мать привезла нас с выселок, дом наш сохранился, посадила всех на холодную печку, сама затоплять стала, а мы как запели песни!!! Как мы рады были, что мы дома!
Брат мой после войны закончил десять классов, потом лесной техникум. Его направили в Вологодскую область, там женился, семья была. Но он умер скоропостижно, во время рыбалки, 63 года не было… А старший брат после операции на глазах в Ленинграде умер, двадцать шесть лет ему было… И сестры так скоропостижно поумирали. Сейчас нас две сестры осталось, я да Нина, она старше меня. Мы по телефону с ней общаемся, а летом меня дочь Света возит повидаться к ней.
Я вот рассуждаю сама себе так: наверное, наше поколение и живет так долго, что росло на подножном корме. Мы же не знали ни деликатесов, ни сладостей. Когда в колхозе под лен стали давать немного песка, бывало, мать получит, принесет домой, рассыплет по щепоточке на шесть кучек – на всех – и хлеба с кострой даст. Тогда же в конце года сортировали хлеб что получше - то государству сдать. А остатки – костру – колхозникам, кому сколько по трудодням. Тогда мать туда мякины добавит, липовый лист смунили, чтоб склеить – вот такой хлеб. А еще из гнилой картошки пекли хахурики, это когда картошка гнилая останется на поле, а мы со школы придем и перекапываем, собираем.
Мы как школу кончаем, должны были идти в колхоз, паспортов ни у кого не было, работайте и все.
В колхозе, бывало, пока в школу идти – ёвну (примечание: овин) пральником вымолотим. За лен тогда премии давали и нам пообещали по кофте купить, потому мы и бежали молотить наперегонки. А сушили его на ёвне. Там топится по-черному печка, сверху полати из жердей, туда ставится лен, там стоит и сохнет. А потом его пральником молотят. Я умела рожь молотить, в колхозе молотила. Надо было в три, в четыре или в шесть обичей. Этот такая большая жердь, а на ней палка на веревке привязана. И надо было в такт подладить. Лен и сортировали, и на быках в Церковище возили. На быках с подругой возили лес в Стревнево пилить на доски. Бывало, едем, везем этот лес. Зима, мороз. А быки ходят медленно. Мы придумали – под хвост им палочкой тырнем, тогда они в припрыжку бегут. Пахали от зари до зари. Да еще председатель проверял, чтоб вокруг камней, например, не было недопаханных мест. Голодные работали. Мы вообще долго плохо жили, наш колхоз бедный был. А дома на огороде что бы ни выросло – надо в первую очередь государству сдать, уполномоченные ходили. А картошка надо, чтоб не меньше спичечного коробка размером, если меньше - они не берут. Мать плачет: где я возьму большую, возьмите такую, но нет – бери где хочешь, хоть купи, но сдай, какую положено. А на что покупать? С коровы триста литров молока надо было сдать государству, яиц сколько-то, мяса. Тоже, нет – покупай. Займ подписывали. А у нас соседка была такая, баба ретивая! Они пришли, да хату на крюк, чтоб она не убежала! А у нее было распашное окно. Она - раз, и выскочила и убежала! Говорит: ну вас, делайте, что хотите, не буду подписывать! А мать наша если где яичко какое продаст – надо спичек, соли купить, и налог надо платить. Живи, как хочешь.
Мы на огороде сеяли зерно. Так, как только колоски начинают поспевать, так по одному срываем, чтобы смолоть с чем-нибудь и лепешку испечь. Как жать пора пришла – уже и нечего…Вот так вот.
В колхозе тогда все вручную делали. У нас куски малые на поле, когда техника в МТС появилась, то у нас не везде она была.
А в дрова? Пока в школу, надо на саночках в лес съездить, наломать сухолья какого, и притянуть домой.
Когда окончила 7 классов, пошла устраиваться в Церковищенскую среднюю школу.
Пришла в эту школу и в первый день нам объявили, что надо идти на картошку в колхоз, иметь при себе и то и другое, и сапоги. А я домой пришла и говорю матери: мне надо идти в колхоз работать. А она отвечает: колхоз у нас и дома свой есть, «Имени Фрунзе», иди и работай здесь, всех я вас справить не могу. Так я стала в колхозе работать. Работала в бригаде, куда пошлют. Нам с подружкой по быку дали, на них мы пахали землю, лес заготовляли, дрова – все ручной пилой. А когда у нас в деревне построили свинарник, и было больше некому работать кроме двух пожилых женщин. Мне верно лет семнадцать было, я пошла на свинарник. На каждого было по 22 свиноматки и по 100 поросят. А делали тогда все вручную, через два дня на третий кормокухню топить ходили. Поросятам и свиньям летом вручную косили траву, привозили на коне или на быке. И надо было всю эту траву на ручной силосорезке измельчить. Воду приносили на коромысле и в руках. Навоз вывозили на коне: в скотник заедем, нагрузим и вывозим. А когда опоросы шли, я там и ночевала, на скотнике.
Года два или три я там работала, а потом опять в бригаде.
Постепенно, тяжело, но начали заживаться. Я помню, трудодней много наработала, я получила за год тонну пшеницы! Вот тогда нам было хорошо! Как привезли ее домой, тогда мы уже с хлебом были!
Когда вышла замуж, мы переехали жить в Антропово, первый муж был из Подчерткова. Тут я сначала работала в совхозе в бригаде, а потом почтальоном на почте, обслуживала свои деревни. Я с мужем разошлась, еще девчонки небольшие были, он выпивал, и во хмелю нехороший. Дочерей одна воспитывала. Пока вырастила – мне хватало всякого, я была как в поговорке: я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик. Жили трудно, девчонки часто мечтали о конфетах. И дрова заготовляли с девчонками втроем в болоте: мы со Светой пилим, а Надя с топором. Один раз в выходной заготовляем, а Света и говорит: «Мам, скоро же магазин закроется, пойдем домой». «А что такое?» – спрашиваю. «Да конфет надо купить». А Надя ее ругает: «Ах, ты! У мамки денег нет, а ты про конфеты! Давай работай!»
Но ничего, все пережили, вырастила детей.
Все время не может быть плохо, должна быть и белая полоса. Наступила она и в жизни Валентины:
- В 1985 году я сошлась с Петром Булыгиным, вдовцом с двумя детьми, прожила с ним в ладу до самой его кончины. Но я сейчас не одинока, дочери, внуки меня не бросают, приезжают часто, звонят каждый день. И Таня Богданова меня не оставляет, не забывает. Она тоже дочка моя, я ее всегда с радостью жду.
Работала Валентина Ивановна и в районной газете «Новая жизнь»:
- В 1979 году перешла в редакцию, секретарем-машинисткой. А когда ушла редакционный бухгалтер Лукашова, меня уговорили за нее немножко поработать, так вот и втянулась в эту работу. Образования специального не имела, но упорная, дотошная в работе – она раскладывала бумаги вокруг себя: на столы, на полу – и искала, вникала: откуда вытекает та или иная цифра. Михальченко бывало придет: «Валентина Ивановна, я удивляюсь твоему упорству!». А что делать…Тогда с бухгалтерами была проблема, и, когда она спрашивала у главного редактора, ищут ли ей замену, тот отвечал, что не ищут, потому, что видят, что она хорошо справляется.
В 1993 году вышла на пенсию, но еще три года продолжала работать. С тех пор дома.
Судьба с верхом отсыпала Валентине Ивановне тяжелых дней, даровав за это тихую, спокойную старость и достойное продолжение: двоих дочерей Свету и Надю, внуков Аню, Валю, Сашу и Катю. Правнуков Лешу и Витю.
- Я всегда говорю детям: не дай Бог вам увидеть и пережить то, что пережили мы! Только бы не было войны!
Уходят прожитые года и их не вернуть. Секрет Валентины Ивановны Усаневой в оптимизме и трудолюбии. Пожелаем же и мы Валентине Ивановне еще много счастливых лет без бед и горя. Родные и близкие ценят ее за сердечную доброту, искреннюю любовь и глубокую человеческую мудрость. Здоровья вам на долгие годы!
А. Ходченкова