Воспоминания о былом
Я встретилась с Ниной Николаевной, рассказала ей о том, что ее бывшие земляки будут рады любой информации о том, как она жила на Глубочине, с кем дружила, соседствовала будущая Герой социалистического труда. И мы погрузились в воспоминания.
- Поселок, где я жила, назывался Щелкуны, Плисского района, - рассказывает Нина Николаевна. - Мы и под поляками были, и наши нас брали, тогда русские с Польшей воевали. Когда в двадцатых, наверное, годах, наши выдохлись с этими войнами: и немцы шли, и революция, и поляки – перемирие сделали с поляками. От нас всего 15 километров граница была, а мы под поляками остались. А потом в 1939 году наши собрались с силами и прогнали поляков. Мне пять лет было, а помню, как сегодня: папа где-то сеял или пахал, мама собрала мне узелок и говорит: «Неси папе». Рассказала, куда идти и я понесла. Иду, а там кустики ольховые, не очень длинная рощица. Через них дорожка, перейти и – вот он, папа, работает. И только я в эти кустики зашла – хрусть, хрусть – какие-то сучки. Гляжу: кто там, где? Вдруг народа много, в белом все, бегут - мужики. Я так перепугалась! Куда деваться? И тут страшно и назад не идти уже. А они бегут, мне дорогу перебегают, и все на мой узелок смотрят. Думаю: отдать им, что ли? Но они не просят. Смотрят, и дальше бегут. Я встала как вкопанная. Они пробежали, а я стояла, стояла и пошла до папы. Пришла и рассказываю: «Папа, а там дяденьки бежали, все в белом, наверно, в белье, а что такое?» «Не заню, что такое, потом узнаем. А ты перепугалась»? - отвечает папа. «Да, я очень перепугалась, думала, если они попросят, я отдам им узелок, а ты голодный будешь». «Ничего, если люди хотят есть, то и отдала бы, а я потом домой приехал бы и поел.» Оказывается, это наши на границу пришли, а поляки сонные были. Наши их застали врасплох ночью. И поляки с заставы бежали, в чем были, не отстреливались. А потом наши пришли. И сразу у нас в магазинах появилось всего много: конфеты, шоколадки, например. А то ж ничего не было. Торговали только евреи, они съездят в Польшу, наберут чего там, и, за сколько хотят, за столько и продают. Можно поторговаться – дешевле дадут…
А в 1941 году началась война. И сразу немцы поехали и полетели. Они не шли пешком. Летели самолеты, бомбили. За самолетами шли танки. За танками ехали мотоциклы. И это все быстро происходило. Нас наверно, на первый день уже немцы заняли.
Мы жили рядом с бабушкой. Бабушка жила с тетками и дядей, маминым братом. Наши не успели никого демобилизовать. А немцы сразу – по-своему шастать. У нас получилось, что сразу появились партизаны. Потому, что наши не успевали отступать, они же не знали ничего. Мне в сорок первом году семь лет было и я все хорошо-хорошо помню. Старший брат как раз десять классов кончил. Так газеты какие-то проносили обрывками, и радио было маленькое, переносное, которое потихоньку переносили из одного дома в другой.
Когда немцы пришли в Польшу, они остановись возле реки Буг, большая такая река. Наши поляков раньше и отогнали за этот Буг. И вот стали говорить, что немцы станут наступать. А Сталин сказал, что никто наступать не будет- мы подписали пакт о мире. А они втихарца и напали на нас. И наших много осталось, кого убили, кто убежал в лес, лесов же у нас в Белоруссии много. В лесу то оставались, а потом - что делать? Надо к людям пробираться, есть надо, жить надо. Лето прошло кое-как, на ягодах и грибах. А сами собирались кучками. А немцы сразу, как только стали партизаны появляться, сразу -гестаповцев пускали. Немцы сами не вешали никого, ни пытали. Это делали гестаповцы, это были прибалты. Партизаны начали взрывать эшелоны, которые из советского союза хлеб везли, нефть. А сюда только солдат везли, только солдат. Партизаны старались и это скинуть, и то. А подойти сложно. Стоят патрули кругом. Сходятся, расходятся, по всей дороге железной. И немцы объявили: будем вырубать вокруг железной дороги весь лес за два километра и сжигать постройки, чтобы поле было, чтоб никто не подобрался. И нам пришлось переезжать за 6 километров на другую сторону железной дороги, в деревню Щелкуны. Там родители мои жили, когда только поженились. Земли там было мало, один гектар, поэтому переехали к бабушке, дом перевезли. Поэтому, когда пришлось по приказу возвращаться, там была одна пуня. Попросились у людей на квартиру, поселились там, а в сорок третьем папа погиб. А в сорок пятом году, когда наши пришли, немцев отогнали и стали демобилизовать на войну. Старший брат уже подходил по годам в армию. А как брать, если он оружия в руках не держал. Значит, надо на учения. Он пробыл на учениях зиму, два месяца наверно, потом перед пасхой приехал и сказал, что через несколько дней их уже будут отправлять на фронт. Ему как раз сделали прививку от тифа, он от этого укола и заболел. И через небольшое время умер. Вот мы и остались, ни папы, ни брата старшего нет. Пока война шла еще в Щелкунах пожили. Вскоре и перемирие объявили. Сестра замуж вышла старшая и поехала в наш довоенный дом жить. Брат Костя тоже женился. У нас сдохла старая корова, потому что корма мало, соли не было. Многое отдавали партизанам, и еду, и соль. Если не делились, они сами обыскивали, все находили и забирали. Нас еще в сорок втором году ограбили. Все-все забрали, мы остались в том, в чем стояли. Под вид партизан подстраивались. Но мы то знали, что партизаны не грабят, а только просят, еду или одежку какую, валенки, если кто-то из них обносился. Мы остались голые и босые, папа погиб на мине подорвавшись, тут брат умер, никого нету, да еще нас в колхоз записали. Мне шестнадцать лет было тогда когда. У нас тогда было две коровы, одну продали за полтора пуда соли. (Без соли люди опухали от пресноты. Так хоть трава какая, хоть что, а без соли плохо.) А постаршую корову мы оставили. Кормежки не было, кормили кое-как, а корова старая, соли не было. Вот она и сдохла. Осталась телочка. Помню, холодно было, день такой был холодный. Пришел пастух, говорит: «Ваша телочка осталась и лежит, не встала.» холодина, дождь со снегом идет. Тогда у всех было с кормом плохо, да и сами досыта не ели. Пошли мы с мамой, затянули ее на тележку, привезли, а она так и не встала. Видно околели у нее ножки и парализовало. И вот мама потом пошла до председателя колхоза, просить: «Отпустите Нину, дайте ей справочку, пусть хоть она не помрет с голода, а когда и нам когда буханку хлеба передаст.» Председатель был молодой фронтовик, хороший, дал справку. По ней взяла я паспорт. И попала я на работу в совхоз за шесть километров.
У сестры мужа в армию забрали, она беременная осталась. А на квартире у них парень жил. У него семья была очень большая, мать умерла, отец взял вторую жену, которая невзлюбила его детей, била и издевалась над ними, вот парень и ушел из дома. Он работал на железной дороге. Осенью уходил и приходил по темному, и как то нашел по дороге обрез. И принес его ним под полой. А тогда света не было, даже керосина не было, только коптилки. И вот сидит сестра за столом и вяжет, а он дверь из сеней открыл, наставил это ружье и говорит: руки вверх! Пошутил так. Она его не увидела, а только ружье, так и съехала от испуга под стол. Он заскочил: «Груня, да ты что, да ты что! Я же пошутил!» а Груня уже слова не может сказать. И у нее стало большое сердце, болезнь такая. Как заболела, так до самых родов. Мама с братом маленьким к ней переехала. Ухаживала за дочерью. Груня родила мальчика, а сама умерла. И сын ее тоже две недельки пожил и тоже умер.
Вообще я что в Зябках жила, что в Щелкунах, мне все они родные были. Пять лет я проработала дояркой, подружка у меня была, Евгения, Геня звали мы ее. Она меня старше на два года. Мы вместе коров доили через проход, вместе спали, вместе жили. Я уже из Усвят ездила к ней в гости, она за Полоцком недалеко жила. Но вот фамилию забыла, никак не вспомню...
Мой двоюродный брат Аркадий Бобровский живет в Подсвилье, это от Глубокого километров пятнадцать. Он мой одногодок. Мы с ним переписывались, я из Казахстана туда в гости ездила, и из Усвят. Он и в Казахстане со мной жил. Его мать была родная сестра моей мамы. Жена у него Катя. Дети у него уже большие, взрослые, как и мои...
В 1951-1957 годах Нина Николаевна работала дояркой совхоза «Яблонка» Глубокского района Витебской области Белорусской ССР (ныне - Республика Беларусь).
- Я когда пошла работать в совхоз, меня на сенокос отправили. Мы носили сено на носилках с болота, оттуда, куда конем не заедешь. Две жерди ложили, копну сверху и брались, одна спреди, вторая сзади. А я сопля была еще шестнадцать лет, меня спереди не ставили, не осилила бы. Телепалась по тем кочкам, споткнешься, нырнешь носом… А потом пришла моя крестная, она жила на ферме в двух километрах от совхоза, и сказала, что у них заболела доярка и срочно надо коров доить, предложила мне эту работу. Как раз новый год наступал, мы готовились выступать в клубе, сценки готовили, подружка хорошая у меня появилась, веселая девчонка, Леной звали. Жалко было бросать, но меня крестная уговорила тем, что это ненадолго. К новому году, мол, вернешься. А я доить умела с малых лет. помню, однажды пришли в поле, мама села и с бабами разговаривает, а я дою. Две коровы тогда у нас было. Надоила ведро четырнадцать литров, уже молоко через край. Одна женщина увидела это проходя и сказала матери: «Хованская, ты что, сдурела что ли! Сидишь, лясы точишь, вон, у дитя молоко через верх течет! Она что, поднимет, что ли?» И тут корова как даст ногой! Тут ведро покатилось и я покатилась в этом молоке. Мама пришла, подняла меня, ведро подобрала. И всю дорогу шла и ругалась, что надо же, какой язык, сказанула и вот что случилось! Никогда корова не билась раньше. Так вот. На ферме надо было доить двадцать две коровы. Пришел зоотехник, тоже просил поработать. Ну я и пошла. Пришла - боже мой! Коровы грязнущие, грязь висит! А через проход чистенькие стоят. Почему так? А потому, что прежняя работница их не мыла и не чистила. И вот отмачивала, отпаривала, отмывала я их целую неделю. Стали мои коровки красавицами. А зоотехник был латыш, и как раз на неделю уезжал на родину. Приехал, а я как раз коров кормила, за кормушкой была. Смотрю, зашел, остановился и смотрит на моих коров. Ну, думаю, что-то не так, испугалась, думаю, ругать будет. А он удивился, неужели эта пацанка так коров вычистила! Вот молодец какая! И вот эту группу отдали мне, а прежнюю доярку поставили подменной.
Когда началась агитация, призывающая на освоение целины, Нине НиколаевнеКуриленок было 23 года. В ее родной Белоруссии, как и по всей стране в послевоенные годы царили голод и разруха, а семьям переселенцев предоставлялись на целине немалые льготы. Вдоволь намаявшись на лепешках из травы и мерзлой картошки, Нина решила уехать. Весной 1957 года по комсомольской путевке уехала на освоение целинных и залежных земель в Казахстан. В 1957-1964 годах - повар, штукатур, а в 1965-1972 - трактористка-комбайнер совхоза имени Ушакова Октябрьского района Тургайской области Казахской ССР (ныне - территория Костанайской области Республики Казахстан). В 1965 году успешно закончила курсы механизаторов.Начала самостоятельно на комбайне работать. 2000 га было засеяно хлебом, бригада Нины Николаевны насчитывала 8 комбайнов. А она, не стремясь кого-то перегнать, просто работала, привыкала к машине, однако убрала 500 га! В 1972 году закончила курсы бригадиров.
За ударный труд и высокие показатели Нина Николаевна была дважды награждена Орденом Трудового Красного Знамени, Орденом Ленина, Золотой звездой Героя Социалистического труда, Орденом Дружбы народов.
Приехав в 1986 году в Усвяты, Нина Николаевна трудилась заведующей мастерскими в совхозе «Усвятский», позднее в той же должности в сельхозхимии. Своим добросовестным трудом Нина Николаевна Куриленокснискала уважение и почет односельчан.
А.Ходченкова